Но беззаботных пакабуев, похоже, веселили любовные затруднения канарца, и по вечерам они только и обсуждали, что его подвиги на этом поприще. Некоторые туземцы даже предлагали ему прекрасные браслеты или тяжелые золотые ожерелья в обмен на то, что он заставит стонать их любимых жен.
«Не похоже это на то спокойствие для души и тела, которое я ищу, пережив столько бед, — сказал себе канарец однажды утром, когда почувствовал, что его силы на исходе. — Или я найду способ спать в одиночестве, не обидев этих добрых людей, или от меня скоро останутся одни головешки».
К счастью, вскоре к нему на помощь пришла необычайно толстая и совершенно седая старуха по имени Мауа. Без долгих колебаний она разогнала настырных женщин, дожидающихся своей очереди на крыльце, обозвав их напоследок голодными пиявками, которые только и думают, как бы высосать до дна несчастную жертву.
— Ступайте лучше к своим мужьям-остолопам и сосите кровь у них! — возмущенно крикнула старуха. — А если у них не стоит, так вставьте им в задницу палку и трахайтесь с ней!
Некоторые женщины пытались возмущаться, но недолго, потому что толстуха пользовалась уважением, а может, просто тоже решили, что силы несчастной жертвы уже на исходе, и истощенный Сьенфуэгос рухнул в широкий гамак из красной хлопчатобумажной ткани и смог спокойно насладиться чудесным закатом над широкой и могучей рекой Магдаленой.
В сумерках вновь явилась величавая Мауа и принесла ему вкуснейший бульон из игуаны, в котором плавало два десятка крошечных яиц, и сочную рыбину в золотой чешуе, испеченную на медленном огне в банановых листьях.
— Почему ты это делаешь? — спросил Сьенфуэгос. — Или ты решила занять место этих женщин?
— Я? — от души расхохоталась старуха. — Вовсе нет. Я уже слишком стара, чтобы думать о подобных вещах. Мне нужно лишь, чтобы ты был в наилучшей форме, поскольку тебе предстоят более важные дела.
— Что еще за дела?
— В свое время ты все узнаешь, если, конечно, это время когда-нибудь наступит, — загадочно ответила старуха. — А пока что отдыхай, наслаждайся жизнью и ни в чем себе не отказывай. Ты слишком переутомился за последние дни.
Казалось, что с этой минуты единственным смыслом существования толстухи стал уход за чужестранцем, так отличающимся своим высоким ростом, рыжими волосами и густой бородой от низких, темноволосых и безбородых пакабуев. Она почти ни слова не говорила, как вдруг одним холодным утром, когда высокие горы на востоке скрылись за темными тучами, а влажный ветер завывал, оповещая о скором дожде, вдруг спросила:
— Тебе когда-нибудь доводилось убивать врагов?
— Одного я точно убил, — ответил канарец.
— И кого же?
— Одного гнусного кариба-людоеда, сожравшего двух моих друзей.
— Ты знаешь, что это такое? — вдруг спросила она, показывая блестящий зеленый камень величиной с куриное яйцо.
Канарец молчал, очарованный дивной красотой, гладкостью и сиянием великолепного изумруда.
— Никогда не встречал ничего подобного, — признался он наконец. — У адмирала был кинжал с маленьким рубином на рукоятке, но он ни в какое сравнение не идет с этим камнем, ни по размеру, ни по цвету.
— Это не камень, — произнесла Мауа с благоговейным ужасом. — Это капля крови Мусо, одного из богов, обитающих в центре земли. Когда Мусо, дарящий зеленый цвет деревьям, траве и кустам, сражается с Акаром, богом зла, что иссушает реки и сжигает леса, рев их битвы слышен даже на вершинах гор, и тогда содрогается мир и разверзается земля, и из нее бьет фонтаном кровь Акара. Сначала она раскаленная и красная, как огонь, но потом застывает и превращается в черный пепел. Зеленая же кровь Мусо, напротив, уходит в землю и там застывает, превращаясь в эти прекрасные камни, которые мы называем «яита». Тот, кто обладает яитой, обладает частичкой самого Мусо, поэтому лишь немногим людям позволено владеть этим сокровищем.
— И ты — одна из этих людей? — спросил Сьенфуэгос.
— Нет. К сожалению, нет, но меня попросили показать тебе камень.
— И кто же тебя попросил?
— В свое время ты все узнаешь, — загадочно ответила старуха, — и это время уже наступает.
С этими словами она тяжело поднялась на ноги и завернула огромный изумруд в чистую ткань, не коснувшись при этом самого камня.
— Теперь частичка твоей души заключена в яите, — добавила она. — И тот, кто умеет читать камень, узнает о тебе больше, чем знаешь ты сам.
— Глупости!
Он произнес это убежденно, но хотя за свою короткую жизнь повидал немало чудес, все-таки поразился удивительной красоте камня, как и загадочному тону старухи.
— Что вы знаете о яитах? — спросил он на следующий день, когда к нему явились трое молодых воинов, которые частенько заходили, чтобы послушать рассказы о дальних странах, сидя на полу возле его гамака.
— Только женщина, родившая сыновей, или мужчина, убивший врага в честном бою, может к ним прикасаться, — тихим шепотом ответил один туземец. — Это первое, чему нас учат, и если мы случайно встретим в горах такой камень, то должны бежать быстрее ветра и найти человека, который имеет право к ним прикасаться. Горе тому, кто коснется яиты, не имея на это права! Тот, кто на это осмелится, теряет мужество и становится похожим на женщину. Рассказывают, что где-то далеко, на берегу моря, живет целое племя женоподобных итотов, приговоренных жить как женщины за нарушение закона Мусо.
— Есть лишь одно исключение из этого правила, — сказал другой юноша. — Кимари-Аяпель.
— Не произноси этого имени, — упрекнул первый. — У тебя нет на это права.